«Это ад, и я в эпицентре»: как освоиться в реанимации и наладить там быт

Этот текст не про необходимость реформирования системы — я знаю, как она работает, только с пациентской стороны, есть гораздо более погруженные и компетентные люди. Например, вопросы этики поднимала глава фонда «Вера» Нюта Федермессер. 

Я полулежу на кровати-трансформере, жму наугад кнопки, чтоб сделать хоть чуть-чуть удобнее. При любой комбинации мне неудобно, наверное, тут она сложная, как код в каком-нибудь кассовом центре Сбербанка — кстати, 21-го у них мероприятие, надо… Мое сознание блуждает. Мониторы снова пищат, ко мне подходят, что-то делают с проводами.

Приехав в больницу, я знала, что попаду в ОРИТ — отделение реанимации и интенсивной терапии — так положено в случае с моим диагнозом. Обычно ты там лежишь пару суток и переводишься в отделение. В этот раз пришлось задержаться гораздо дольше, хотя каждый день я думала, что меня завтра выпустят.

Пять проблем пациента

Первое, с чем сталкиваешься в реанимации, даже еще не добравшись до нее, — нагота и абсолютное пренебрежение границами. Ты уезжаешь туда голый под простыней по подземным больничным коридорам. Вещи нельзя, как и нижнее белье. Украшения тоже. Врачи прикрываются железобетонным аргументом «нужен доступ к телу», а я — вот этой, уже чем-то заляпанной простынкой.

Кто-то скажет: «Раз тебе так плохо, что отправили в реанимацию, то должно быть все равно». Нет, и дело вовсе не во врачах-мужчинах и медбратьях. Во-первых, для каждого из нас существуют разные границы телесности — того, что ты готов показать. Или что готов увидеть. Думаю, не все в восторге, например, когда кто-то в раздевалке фитнес-клуба разгуливает голым. А тут тебя никто не спрашивает — ты тело.

Большинство реанимаций устроено так: большой зал, где лежат все подряд, могут быть ширмы, но это как повезет. В ОРИТ случаются отдельные палаты — я лежала именно в такой, двухместной, — однако подобная организация пространства скорее исключение, чем правило. «Всех должно быть видно, чтобы быстро дойти и оказать помощь», — объяснила мне знакомая реанимационная медсестра. Но вернусь к наготе. Во-вторых, лежать просто так под простыней недолго еще можно, долго — просто неудобно: она спадает, сворачивается.

Второй вопрос, на мой взгляд, самый неприятный: как ходить в туалет? «Туалета у нас нет, вставать нельзя», — еще один аргумент, прихлопывающий пациента, находящегося в сознании и хоть каком-то разуме. Даже если видишь санузел на выходе из палаты, тебя туда не пустят. Варианты на выбор: утка, памперс, мочевой катетер. Мне было проще согласиться на третий. Ты, молодой и еще вчера сильный человек, хотя бы можешь не ждать санитарку и не просить помощи в деликатном, в общем-то, деле, над душой никто не стоит и, простите, не оценивает, «много или мало». Да, персонал может себе такое позволить, смиритесь.

Несколько дней я была без сознания, на искусственной вентиляции легких и точно могу сказать: это лучшее время, потому что было темно и никто не шумел. Кажется, даже в тюрьме приглушают на ночь свет, в реанимации — почти никогда. Нон-стоп пищат и пиликают мониторы, разговаривают люди и ездят каталки — этот дребезжащий звук до сих пор вызывает мурашки. Уснуть, даже если очень хочешь, сложно, сон прерывается, начинаешь путать день с ночью, потому что на фоне ничего не меняется. В какой-то момент из-за препаратов и спутанности сознания мне стало казаться, что звук исходит от моего телефона (как будто айфон мне тайком передали родные, что, разумеется, было неправдой), его надо срочно заглушить, а то меня поймают как нарушителя. Так я поймала свою первую паническую атаку.

Еще одним испытанием было требование лежать. Максимум, на что ты можешь рассчитывать в смысле вертикальности, — поднять спинку кровати. Из-за проводов и трубок очень сложно лежать на боку, остается только на спине, а она затекла и отвалилась примерно тысячу лет назад. Можно коротать время тем, чтобы искать то самое положение, когда лежишь, а спина еще не болит: если найдешь и это совпадет со временем укола — заснешь.

Из вышеперечисленного, кажется, уже понятно: в реанимации любят, чтобы было «как положено». Правила там превыше всего. Возможно, потому, что они помогают врачам делать свою работу и спасать жизни. Помогают ли они пациентам — вопрос открытый.

Поэтому подниму тему вязок. Вязки — мягкая ткань, которой могут привязать руки и ноги больного, чтобы обездвижить его. По словам персонала, это бывает необходимо, если пациент неадекватен и может нанести вред себе или другим — вырвать катетеры или трубки. Я видела, как в больницах привязывают бабушек в деменции, находила практику жестокой и никогда не думала, что подобное может произойти и со мной. Я нарушила правила — попробовала без разрешения спустить ноги и встать с уже ненавистной кровати. Конечно, это могло ухудшить мое состояние — все вроде оправданно, все по правилам. Но! Вязки — это унизительно и страшно. Это создает ощущение, что никто и не думает тебе тут помогать. Гораздо эффективнее простое человеческое участие. Словом, нарушать правила не советую.

Наконец, последний аспект — неочевидный, но меня он беспокоил не меньше прочего: в реанимации ужасная вентиляция, постоянно потеешь. Ты в субтропиках, вот только коктейли к шезлонгу никто не приносит. Конечно, тебя моют (брызгают специальной пеной и обтирают), тебе меняют постельное белье при первой же необходимости, но ощущение чистоты это дает минут на десять.

Еда, наверное, наименьшее, что волнует пациента реанимации. Если человек находится без сознания или не может есть, как обычно, его могут «кормить» специальным раствором через вену. Спецпитание дает чувство сытости и сонливости. Многих «тяжелых» пациентов кормят через назогастральные зонды — тонкие гибкие трубки, которые проходят через нос и пищевод в желудок. Туда можно вводить и обычную жидкую еду, и спецпитание. Никакого гастрономического удовольствия такой способ не приносит — ты просто чувствуешь, как наполняется желудок. Пациенты реанимации в сознании и силах могут наслаждаться больничной едой. Правда, там таких меньшинство: ни одной раздатчицы с типичным вопросом «Хлеб белый или черный?» я в этот раз не встретила.

Время, люди и вещи

Дочитав до этого места, кто-то скажет: «Это реанимация, чего ты хотела?» Согласна. Все вышеперечисленное не то чтобы тайна, я лишь обозначила минусы. Перейду к практическим решениям.

Реанимация, как и все в больнице, живет по часам: есть время обхода врачей, время процедур, время обхода санитарок. Знать тайминг может быть очень полезно. Я запомнила, что с трех до четырех утра всех осматривают санитарки — это был гарантированный шанс сменить белье, помыться, а если повезет, то и почистить зубы. Да, рядом с кроватью больного обычно есть сигнальная кнопка, можно позвать персонал в любой момент, но когда к тебе подойдут и кто именно — лотерея. Медсестра не дает судно, она зовет санитара, и ты снова ждешь. А твой мочевой пузырь?

Второй важный принцип после тайминга — иерархия. Позиция человека определяет его функционал:

• санитары: уход за больными, гигиена, бытовые просьбы, туалет, постельное белье;

• медсестры и медбратья: простые медицинские манипуляции вроде уколов и капельниц, обработки ран и швов, перевязок, можно обратиться за лекарством или сказать, если что-то болит, но решение будет принимать врач;

• врачи: как я поняла, в реанимации они все заняты примерно одним — поддерживают функционирование твоего тела. Если что-то беспокоит, можно сказать об этом любому. Все назначения в плане лекарств и исследований делает доктор профильного отделения (неврологического, урологического, травматологического), к специализации которого относится диагноз.

Наладить быт сильно помогают вещи. Да, в реанимацию их проносить запрещено. Официальная причина — личные вещи могут быть источниками всякой заразы, а подвергать их санобработке сложно или невозможно. Но так вышло, что вещи мне передать смогли, и это очень выручило. Мой список реально необходимого:

• салфетки влажные и сухие в больших пачках с клапаном/прорезью;

• беруши и маска для сна — для победы над лампами и мониторами;

• часы на батарейках — вернуть себе чувство времени…;

• нижнее белье, футболка — …и чувство достоинства;

• маленькая бутылка с водой;

• бандана/косынка для волос — ни один сухой шампунь не спасет ваш внешний вид, если вы не мыли голову неделю и лежали в поту, просто закройте это;

• мист/тоник очищающий — хотя бы умываться без санитарок;

• зубная паста и щетка — а вдруг будет шанс почистить;

• блокнот и маркер — из-за трахеостомы я перестала говорить, а общаться как-то надо;

• бальзам для губ — о красоте речи не идет, они просто сильно сохнут и покрываются корками.

Если нельзя перемещаться за пределы кровати, двигайтесь на ней. Простая гимнастика рук, ног, стоп, самомассаж, повороты и наклоны головы, если это возможно физически и разрешено врачом, помогают.

Как не слететь с катушек

Реанимация — испытание не только для тела, но и для психики, если находишься в сознании. Дело даже не столько в медицинских манипуляциях, сколько в общей обстановке: ограничения, физическая слабость, отсутствие связи с родными, страх.

Первое, к чему я обратилась для самоуспокоения, — дыхательные практики. Вспомнила про дыхание по квадрату (по четыре секунды: вдох — задержка дыхания — выдох — задержка дыхания). Это относительно безопасно и не требует никаких навыков, а кроме того, помогает заснуть.

В моменты тревоги работает техника «5-4-3-2-1». Она помогает переключить внимание, «заземлиться» и сконцентрироваться на органах чувств: зрении, осязании, слухе, обонянии, вкусе.

Дает силы связь с родными. Врачи могут передать привет от них, сказать, что все хорошо. Мне досталось гораздо большее — три письма, одно из них — от мамы. Я была еще в плохом состоянии, еле могла читать, но увидеть ее идеальный учительский почерк было наградой, лучшим событием месяца.

Если ваш родственник в реанимации

Принято считать, что в реанимацию никого не пускают. Так действительно было в России до сентября 2020 года. Тогда вышел приказ Минздрава, что стационары должны разработать правила доступа родных пациентов, в том числе в отделения реанимации и интенсивной терапии. Более либеральные руководители больниц написали вполне выполнимые регламенты, в некоторых учреждениях по-прежнему доступа в реанимацию нет из-за карантинов и прочих обстоятельств. Как бы там ни было, родные имеют право узнать о правилах прохода и попробовать навестить пациента. Другой вопрос, готовы ли они к этому опыту и позволит ли физическое состояние больного.

Для этого текста я специально узнала у родных, как они действовали, что им помогало, а что мешало. И главное, как удалось наладить связь со мной, передать вещи. Вот основное.

• Если ваш близкий находится в ОРИТ, узнать о его состоянии можно по телефону, но подготовьтесь к звонку, отбросьте эмоции. Если вы переживаете, заранее напишите основные вопросы и двигайтесь по списку. Врач будет говорить очень сухо — только о том, что произошло или сделано, только о фактах, подробно описывать состояние больного он не будет (никаких оценок, абстрактных характеристик или прогнозов). Разговор лучше записывать, но не из юридических соображений, а на всякий случай, чтобы не забыть формулировки и термины, погуглить их. «95 процентов информации я получал просто от звонка в отделение, но нужно слушать и слышать, что говорит врач», — сказал мой родственник.

• Если пребывание в реанимации затягивается, с какой-то периодичностью (не слишком часто) у врачей можно запрашивать этапный эпикриз — это документ, где описываются все манипуляции, назначения, результаты анализов и исследований, основные изменения в состоянии больного. Врачи воспримут просьбу без восторга, потому что это бумажная работа, но могут выполнить ее, если убедить их, что с эпикризом вы пойдете не к юристам и не в суд, а, например, за вторым мнением другого доктора, который может дать свое видение тактики лечения.

• Что бы ни случилось, не ругайтесь с врачами и не предлагайте взятки ни в каком виде.

• Удачу с передачей вещей в реанимацию родные объясняют эмпатией врачей лично ко мне: ситуация была критической, а диагноз — сложным. «Реаниматологи в случае с некоторыми “тяжелыми” пациентами заинтересованы в том, чтобы им было комфортно. Потому что, если человек спокоен, он не добавляет рутины медикам. Нам удалось донести идею, что без некоторых вещей ты будешь переживать, паниковать» — такое объяснение я получила от родных.

И, наконец, самый важный вывод-комментарий для тех, у кого близкий попал в реанимацию: очень многое, если не все, зависит от того, насколько врачам комфортно общаться с тобой как с представителем пациента. Никаких истерик, звонков по 200 раз с одним и тем же вопросом — нужно помнить, что работа врачей — лечить больных, а не оказывать тебе информационную поддержку.

Можно было бы под конец написать: «Это был ценный опыт, я многое поняла, много думала о жизни». Отчасти это действительно так, но хочется сказать другое: берегите себя, я надеюсь, эта инструкция никогда вам не пригодится.